Три месяца назад он, они все, все те кто пошел за ним, знали, что окажутся здесь. Под Мелоном. В одном дневном переходе от победы. Торжества справедливости, исполнения долга и мести за их короля. Того самого, что воспитывал бастардов как собственных детей. И поплатился за это жизнью. А теперь жизнями за это платили сотни его поданных с обеих сторон. И очень скоро заплатит весь Рендоран. 
Как же черт, побери, много значили обстоятельства. Они должны были оказаться здесь, что бы победить. И свернутые на столе в тугие рулоны стратегические карты на которых все было предельно просто и ясно, злой насмешкой лежали на краю стола. Теперь уже не нужные. Карты сулили победу. Лгали. Льстиво лгали, подигрывая бастарду Эдварду. Они шли что бы победить. Но пришли, что бы умереть. 
И Лестер вновь и вновь до рези в глазах и ломоты в висках всматривался в расставленные на столе фигуры. О, если бы литийские и гиберийские силы можно было смахнуть с доски так же просто, как обозначавших их деревянных болванчиков. Возможно, он был бездарным полководцем и скверным тактиком, но не слепцом. Для них больше не было пути ведущего к победе. Впрочем, Лестер все еще был достаточно убедителен, что бы уверить в обратном всех тех, кого он намеревался очень скоро бросить под залпы литийских мушкетов. И ему верили. За самозванца сражаются заморские колдуны и соседские попрошайки. Под чужими мечами умирать проще, чем под своими. 

Несмотря на вечернюю прохладу в шатре было душно. Была ли виной тому плотная ткань, глушившая даже звуки военного лагеря или так казалось первому маршалу. В последние дни духота его преследовала всюду. Словно затягивающая на шее петля. Глупость, конечно. По праву крови ему полагалось милосердное лезвие, а не позор на Монфоконе. Пожалуй, на такое у Эдварда не достанет наглости. И эта мысль странно, противоестественно веселила герцога Лотрек. Почему бы, собственно, и нет? Отчаяние, как известно, тягчайший из смертных грехов. 


Лестер отложил перо, уверенный, размашистый почерк его никогда не отличавшийся изяществом, сейчас был едва ли не коряв. Он спешил. Присыпанные песком чернила сохли быстро. Сейчас герцог Лотрек был признателен и за это.
Ординарец отодвинул тяжелый полог, входя внутрь. И вместе с ним в шатер ворвался порыв прохладного, как показалось герцогу необычайно, почти дурманяще свежего, ветра, ржание коней, чьи-то громкие разговоры, возможно ругань, ему  не хватило времени, что бы разобрать, взрыв смеха. Лестат ухмыльнулся. Он оказался дрянным повстанцем, но неожиданно хорошим оратором. Или отменным лжецом. И его солдатам все еще доставало надежды для смеха. Доклад по всей форме был скуп и короток. Леди Лотрэк и маркиз Кастельмор здесь. Ждут дальнейших распоряжений.
Пригласи их. - велел маршал.

Сейчас, возможно, впервые за всю компанию все было предельно понятно и просто. Лестат выиграл достаточно сражений, проиграл войну, оставалась малость - выиграть еще одну, самую важную битву. Герцог готов был расстаться жизнью, пожертвовать честью, если прийдется, но не детьми. 
Лестат смахнул песок с письма, запечатал его без оттиска. Маршал кивнул вошедшим. 
- Вы отправляетесь в Эшироль немедленно. - объявил он, вручив Стефану конверт. - Граф Ландри примет вас. Стефан, ты уведешь полторы тысячи легкой кавалерии и три пехоты. - он замолчал, переведя взгляд с сына на дочь. Лилиан вообще не должно было быть здесь. И все же вот она. И во взгляде ее Лестату виделся немой укор. Он поймал себя на том, что ему трудно смотреть в глаза дочери. - Граф Ландри примет командование после вашего ухода.